Необходимость Самодержавия для России. Природа и значение монархических начал. Часть 2

Почему Россия может существовать только под властью монархов? → 1  2  3  4  5

Монархические убеждения русского народа →

В день священного коронования →

О некоторых ложных взглядах на русский государственный строй →


(Продолжение)

Переходим к Северо-Американским Соединенным Штатам. „Соединенные Штаты — это Карфаген современности, — заметил о них К. Н. Леонтьев в своем труде „Восток, Россия и славянство». — Цивилизация очень старая, Халдейская, в упрощенном республиканском виде на новой почве в девственной земле. Вообще, Соединенные Штаты не могут служить никому примером. Они слишком еще недолго жили. Если они расширятся, как Рим или Россия, на другие несхожие страны, на Канаду, Мексику, Антильские острова, и вознаградят себя этой новой пестротой за утраченную последней борьбой внутреннюю сложность строя, не потребуется ли тогда им Монархия? Многие, бывшие в Америке, так думают».

К. Н. Леонтьев оказался пророком: в Северо-Американских Соединенных Штатах появилось теперь не мало людей, проповедующих империалистскую политику. В большинстве случаев дело идет покамест о продлении срока президентских полномочий и об увеличении республиканской армии, но при этом иногда высказывается и желание, чтобы Соединенные Штаты обзавелись диктатором, двором и т. д. Все это показывает, что республиканские вкусы и инстинкты в Америке начинают ослабевать сравнительно с прежними временами. Во всяком случае, слово Империя уже произнесено.

Россия разсыпалась бы на свои составные части, если-б целость Империи не покоилась на твердых скрепах монархических начал.

Этнографический состав населения России также указывает на необходимость Самодержавия в видах единства Империи. Русский народ составляет в России громадное большинство, но, ведь, и он состоит из трех племен, живших когда-то отдельно одно от другого и имеющих не мало своеобразных оттенков и в языке, и в быте, и в характере, и во всем духовном складе. А каких племен и народов нет в пределах нашего отечества! Литовское племя имеет своими представителями литовцев, жмудинов и латышей; финское племя — финнов, карелов, эстов и ливов (чудь), лопарей, мордву, черемисов, вотяков, пермяков, зырян, вогулов, самоедов, остяков и соиотов; тюркское племя — татар, башкир, чувашей, сартов, таджиков, киргизов, каракалпаков, туркмен, ногайцев, кумыков, якутов; монгольское племя — бурятов, тунгузов, калмыков; карталинское племя — грузин, имеретинцев, гурийцев и др., иранское племя — армян, осетин, курдов и т. д.; кавказское горское племя — чеченцев, аварцев, адыге, кабардинцев и проч.; германское племя — немцев, шведов и норвежцев; пеласги-греков, романское племя — румын. Кроме того, в пределах России живут коряки, чукчи, камчадалы, аэносы, китайцы, японцы, корейцы. В России же живет большая часть еврейскаго племени, разбросанного по всему миру. Несмотря на эту ужасающую этно-графическую разношерстность населения, выражающуюся и в различии религиозных культов, исповедываемых в России, и в различии языков, которое может озадачить любого лингвиста, — ядро населения России составляет русский народ. Но и русский народ, как было уже замечено, не составляет одноцветной массы, причем часть его находится в старообрядчестве и в расколе, распадающемся на множество толков и сект. Этнографические особенности России отражаются и на ее законодательстве. Какие только законы не действуют в пределах России! В России действует целый ряд местных законов: законы Финляндии, законы остзейскее, законы еврейские, мусульманские законы, законы греко-римские, обычаи восточных инородцев и т. д. Даже в коренных губерниях России на ряду со Сводом законов действует множество местных обычаев, так что пословица „Что город, то норов, что деревня, то и обычай», доселе не утратила у нас своего значения.

„Кавказ, говорит его знаток, г. Вейденбаум, издревле славился разноплеменностью своего населения. По известному разсказу греческого географа Страбона, в гор. Диоскурию, в нынешней Абхазии, собирались для торга купцы семидесяти, по некоторым же сведениям, трехсот различных народов. Плиний прибавляет к этому известию, что в Диоскурии торговые сношения велись через посредство 130 переводчиков. В одной Абхазии, занимавшей восточную часть Закавказья, Страбон насчитывает 26 отдельных языков. В позднейшее время многоязычие Кавказа обратило на себя внимание арабов. Географ Аль-Азизи дал ему название „горы языков» (джебаль альсуни), потому что население этой страны говорило, будто-бы, на 300 языках».

„В лингвистическом отношении обитатели Кавказского края распадаются на несколько групп. Языки народов монгольской расы (ногайцев, кумыков, туркмен, татар, турок и калмыков) принадлежат к, так называемому, урало-алтайскому семейству языков. Арийское семейство имеет на Кавказе своих представителей в языках осетинском, армянском, курдском и различных персидских наречиях (татском и талышинском). Языки грузинский, лазский, мингрельский и сванетский, составляющие, так называемую, картвельскую или иверскую группу, а также и языки кавказских горцев не имеют нигде родичей вне Кавказа и стоят особняком в лингвистической классификации под названием собственно кавказских языков. Соединение в одну группу языков грузинского, лазского, мингрельского и сванетского указывает на существующее между ними родство, но степень этой генетической связи еще не установлена. Что касается до горских языков, то их соединяют в две группы: западно-горскую (языки абхазский, убыхский и черкесский) и восточно-горскую, обнимающую собою языки народов Дагестана, известных у нас под общим именем лезгин, языки тушинский и чеченский. Родство абхазского и черкесского языков между собою еще не доказано с достаточной ясностью, и потому некоторые лингвисты (Л. П. Загурский) считают преждевременным установление общей западно-горской группы, сделанное Усларом и принятое Фридрихом Мюллером. Равным образом не имеется до сих пор достаточных оснований для сближения или генетической связи между названными выше тремя группами, собственно, кавказских языков» („Путеводитель по Кавказу» В. Вейденбаума, стр. 64 — 68).

Этнографическим разнообразием населения России обусловливается и его разнообразие в религиозном и, вообще, культурном отношении. В пределах России живут как племена, достигшие значительной и даже высокой цивилизации, так и племена, приближающиеся к полудикарям и даже к дикарям. В пределах России живут племена, среди которых нельзя встретить ни одного неграмотного, а также и племена, не имеющие о грамотности даже отдаленного представления. На западной окраине Империи живут финны, немцы, а на нашем Дальнем Востоке мы имеем дело с камчадалами. У нас есть и земледельцы, и кочевники. А какое разнообразие представляют жители России по религиям! В России есть и христиане, и язычники, и атеисты, и огнепоклонники, и магометане, и буддисты.

Очевидно, что Империя с такими этнографическими особенностями, как Россия, не сохранила-бы своей целости и своего единства, если-б не управлялась монархами-автократами.

Итальянец Карлетти в своих очерках „Современная Россия» (пер. А. Волховской) высказывает глубокое убеждение, что царская власть образовалась в России в силу необходимости и имела самое благодетельное влияние на ход русской истории.

„Возможно-ли России учредит палату депутатов на подобие нашей, итальянской, или французской, или английской? — Чисто народное управление возможно лишь в стране, где состав населения одноплеменный и где разность в культуре, умственном развитии, нравственности, вероисповедании и духе не слишком резко ощущается в населении. Представительный образ правления прежде всего ведет за собою борьбу принципов: где существует не более двух-трех различных идеалов, подобная форма удовлетворяет потребностям нации, если-же нет, то, говоря словами Катаньо, — это выходит плохо смазанное колесо, вертящееся с шумом, а иногда лишь шумящее, но вовсе не вращающееся».

„Бросим взгляд на этнографическую карту Европейской России, изданную Риттихом, и на карту Сибири Венюкова. На них обозначено не менее пятидесяти различных народностей, по крайней мере тридцать различных вероисповеданий и от 15 — 20 наречий (в действительности несравненно больше).Россия находится между двумя полюсами: с одной стороны, самое утонченное европейское просвещение, с другой — самое постыдное варварство; здесь — православие, — там грубое суеверие и идолопоклонство. „Вообразите себе, как стали-бы враждовать между собою различные вероисповедания: православие москвича, протестантизм западного прибалтийского края, католицизм поляков, магометанство монголов и турецко-татарских народов. Прибавьте сюда еще огнепоклонников из Сибири, различные староверческие секты, евреев-талмудистов и караимов, буддистов, сунитов и шиитов. Кто может смирить и привести к согласию все эти разнородные стремления, вероисповедания, идеалы? Один лишь принцип царской власти, самодержавие. Надо в этом сознаться».

В связи с этнографическими особенностями России находится и еще одна причина, в силу которой Россия может быть управляема только самодержавной властью. Мы говорим о совершенной невозможности существования в Империи общественного мнения, т. е. единства взглядов на всем пространстве государства на разные государственные вопросы. А без общественного мнения и правильно организованных партий немыслимым никакой конституционный режим. Считаем не лишним привести по этому поводу отрывок из книги покойного Н. А. Любимова „М. Н. Катков».

„Политическая метафизика общественного мнения необходимо приводит к идее о представительстве, постоянном или временном, к той или другой форме. По теории, дело представляется просто. Выборные излюбленные люди явятся пред правительством уполномоченными представителями этого мнения. При этом предполагается, что мнение уже существует готовое, и они только носители его. На самом деле, однако, нет реальной вещи, которую можно-бы назвать общественным мнением. В собрание приносятся самые разнообразные и обыкновенно более или менее разнородные мотивы. Носители мнения становятся и его творцами, начинается борьба не безплотных мнений, а живых людей, соединяющихся в партии. Словом, все превращается в борьбу партий. Но борьба партий есть борьба за власть. Требуется соединение особых условий, чтобы государственный корабль мог плыть, когда у кормила его происходит непрерывная борьба и множество рук, отталкивая одни других, хватаются за руль. В Англии лишь многовековый опыт, при условии аристократического устройства страны, при особенностях национального характера, под связующим действием монархического начала, прочного, оцененного, мог обратить борьбу партий в правильную и сильную правительственную систему».

Возставая против применения теории народного представительства к России, Любимов писал:

„Осуществить идею в наших условиях значило бы возвести партии — и какие притом? неопределившиеся, сбивчивые, легкомысленные партии — в государственную силу и дать им оружие в руки для истребительной борьбы не только между собою, но и на гибель общим государственным интересам. А окраины, а инородцы? Какой вихрь центробежных стремлений был бы необдуманно вызван без пользы и цели!».

В виду этнографических особенностей России, уже не раз раздавались голоса, что она может существовать только в форме федерации; что Россия русского народа и Россия русского царя — две различные вещи; что единственною связью тех народов, которые живут в Империи, является один император; что в России нет и не должно быть ни господствующей национальности, ни господствующего языка, ни господствующей религии, другими словами, что Россия должна жить или быть устроена по типу государств не национальных, а разноплеменных, разноязычных и разноверных. Все это очень откровенно проповедалось при Александре ІІ, между прочим, бароном Фирксом, прикрывавшимся псевдонимом Шедо Феротти, — тем самым бароном Фирксом, с которым некогда полемизировал Катков.

„Призвание, Провидением указанное государям, сидящим на троне Петра Iи Екатерины ІІ, льстиво писал барон Фиркс, слишком велико, чтобы допустить менее возвышенную точку зрения, чем соображения общечеловеческого характера (unpointdevuemoins élevé que celuides consideration shumanitaires). Русский Император царствует не над страною, но над целою частью света. Он повелевает не нациею, а двадцатью народами. Его патриотизм в том, чтобы любить равною любовью тех, чья участь вверена ему небом. Всякий русский, отправляясь в Финляндию, в Ливонию, в Польшу, на Кавказ, едет в иностранную землю (!). Император, приехав в эти страны, находится у себя, в своем отечестве, между детьми своими, сделать счастье которых он принял на себя пред Богом и совестью священную обязанность. Пусть патриотизм поляков состоит в том, чтобы любить только самих себя; русских, по крайней мере, приверженцев г. Каткова, в том, чтобы ненавидеть (!?) инородцев; пусть у финляндцев патриотизм проявляется желанием удалить русских от себя, патриотизм русского Императора, Короля Польского, Великого Князя Финляндского, может быть лишь в том, чтобы держать весы равновесия между всеми его подданными, думать о благе всех этих стран, из коих каждая есть его отечество. (?). Поставленный Провидением на высоту, куда не могут достичь ни дух партий, ни противоборство племен, он не может пожертвовать Польшею требованиям ультра — русской партии (соtеrіе ultra — russede Moscou), как не может пожертвовать жизненными интересами России утопическим мечтаниям польских патриотов. Для него русские, финны, поляки, черкесы равно имеют право на место под его солнцем; ни одно из этих племен не может быть жертвою в пользу других. Требуется, чтобы каждое племя могло продолжать жить в условиях, вытекающих из его природы; географического положения страны, им обитаемой; исторических воспоминаний, им сохраняемых; религиозных верований, какие им приняты. Единственная солидарность, какая может быть между ними, — должна заключаться в том, чтобы совокупно содействовать защите территории и не возмущать мира общего отечества притязаниями, несогласными с правами других. Под условием уважения государственного порядка (respecter l’ord republique), и киргизы, и калмыки, и финны, и поляки заслуживают той же заботы, как русские. Императору остается лишь утвердить приговор народного мнения и сказать о жителях присоединенных стран, как говорит народ русский „poust jiwout mirno po swoemou sakonou“ („пусть живут мирно по своему закону“)“. Так, будто бы „народ говорил о поляках».

Россия может быть Россией в полном смысле слова; она будет принадлежать русскому народу, создавшему Империю, лишь до тех пор, пока ею будут управлять самодержавные монархи. Кто дорожит национальностью русского государства, тот должен дорожить и русским самодержавием. Ему одному обязан русский народ тем, что наши инородцы не сплотились в одно целое и не хозяйничают в России, как в своем собственном государстве.

Ю. Ф. Самарину принадлежит великая заслуга правильной постановки вопроса о наших окраинах. „Окраины России» Самарина представляют одно из блестящих проявлений русской политической мысли.

Россия должна быть Россией и не на словах только. Вот основной принцип русской государственности. Этот принцип не мог бы быть сохранен и проведен в жизни, если бы Россия не управлялась монархами-автократами. Если бы она не управлялась ими, она утратила бы свой русский характер, и сделалась бы жертвою национальных споров и раздоров. Будучи хранительницею неотъемлемых прав русского народа, трудами и гением которого создана Российская Империя, царская власть является, вместе с тем, и защитницею всех справедливых требований и неотъемлемых прав наших инородцев. В „Московском Сборнике» К. П. Победоносцева верно указывается, что демократическая форма правления с ее многолюдными представительными собраниями совершенно непригодна для примирения запутанных и противоречивых притязаний различных национальностей, входящих в состав одного и того же общества.

„Московский Сборник» говорит:

„Эти плачевные результаты всего явственнее обнаруживаются там, где население государственной территории не имеет целого состава, но заключает в себе разнородные национальности. Национализм в наше время можно назвать пробным камнем, на котором обнаруживается лживость и непрактичность парламентского правления. Примечательно, что начало национальности выступило вперед и стало движущею и раздражающею силою, в ходе событий именно с того времени, как пришло в соприкосновение с новейшими формами демократии. Довольно трудно определить существо этой новой силы и тех целей, к каким она стремится; но несомненно, что в ней — источник великой и сложной борьбы, которая предстоит еще в истории человечества, и неведомо к какому приведет исходу. Мы видим теперь, что каждым отдельным племенем, принадлежащим к составу разноплеменного государства, овладевает страстное чувство нетерпимости к государственному учреждению, соединяющему его в общий строй с другими племенами, и желание иметь свое самостоятельное управление, со своею, нередко мнимою, культурой. И это происходит не с теми только племенами, которые имели свою историю и, в прошедшем своем, отдельную политическую жизнь и культуру, — но и с теми, которые никогда не жили особою политическою жизнью. Монархия неограниченная успевала устранять или примирять все подобные требования и порывы, — и не одною только силой, но и уравнением прав и отношений под одною властью. Но демократия не может с ними справиться, и инстинкты национализма служат для нее разъедающим элементом: каждое племя из своей местности высылает представителей — не государственной и народной идеи, но представителей племенных инстинктов, племенного раздражения, племенной ненависти — и к господствующему племени, и к другим племенам.Провидение сохранило нашу Россию от подобного бедствия, при ее разноплеменном составе. Страшно и подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар — всероссийского парламента! Да не будет».

История свидетельствует, что на православной почве не могут процветать ни республиканский строй, ни конституционно-монархический режим. На православной почве развивалось и долго держалось только Самодержавие.

Парламентаризм, искусственно привитой православным державам Балканского полуострова, ничего не дал, кроме безтолочи, политических ошибок, партийной грызни, и иных бурь в стакане воды. За примерами нечего далеко ходить: Румыния, Греция, Сербия и Болгария блистательно подтверждают только что сказанное. От них стоит особняком Черногория. Но Черногория самовластно управлялась в прежние времена владыками, теперь же самовластно управляется князем. Только что отмеченное историческое явление не может быть объяснено случайностью, — оно доказывает, что народы, воспитанные в духе православия, неминуемо тяготеют к монархическому строю. Почему же?

Известно, что христианская проповедь застала у германо-романских народов довольно значительное участие масс населения в верховном управлении. Это участие проявлялось в более или менее частом созвании сеймов, народных собраний и т. д. Оно существовало и у некоторых славян. Западное христианство принесло с собою германцам римское право, развившееся на преданиях империализма и закрепленное Кодексом Юстиниана, а также и каноническое право, развившееся на тех же преданиях, — вот одна из причин, почему западное христианство явилось опорой монархической власти и способствовало ее возвышению в германо-романском мире. Христианство по духу своему не может поощрять и развивать республиканские, демократические и аристократические инстинкты. Римский католицизм и протестантизм, — искаженные формы христианства. Православие же, т. е. христианство в чистейшей форме, и Православная Церковь, сохранившие христианство времен апостолов и вселенских соборов, никогда и нигде не вступали в борьбу с единовластием, никогда и нигде не возбуждали народ против монархов, но всегда и везде содействовали укреплению монархических начал.

В древне-классическом мире человек находил свое высшее достоинство в звании и правах гражданина. Для него ничего не было выше государства. Древний грек был чистокровным государственником; всех чужеземцев он считал варварами; низший класс населения, услугами которого он ежеминутно пользовался, он презирал. В древней Греции и в древнем Риме раб был вещью. Христианство выдвинуло вперед единение людей во имя Христа; оно выдвинуло вперед понятие о Церкви, как об обществе, члены которого связаны религиозно-нравственными узами, узами веры и Таинств. Христианская Церковь упразднила различие между эллином и иудеем, между мужским и женским полами. Евангелие не проповедует общественного переустройства, но Оно неминуемо вело к нему Своим учением о ближнем, — учением, которое исключало всякую национальную и сословную нетерпимость воззрений. — Христиане не могли и не могут жить исключительно в государств и государственными интересами; они живут также в Церкви и церковными интересами. На первом плане у них стоит не земная, а загробная жизнь.

Христианство, как религия любви, кротости и смирения, не могла не осудить многого из того, что представлялось людям языческого мира вполне естественным и очень похвальным. Политические убийства тиранов, например, которые считались в древней Греции и в древнем Риме делом отнюдь не позорным, с христианской точки зрения являются злодействами, ибо христианство никогда не признавало, что цель оправдывает средства. Брут, убивший Юлия Цезаря, был развенчен христианством из героя в тяжкого грешника. Стремления к политической власти, к государственным почестям и к земной славе, все это было объявлено христианством суетою, отвлекающею человека от его единственной и высшей задачи, от того, что есть единое на потребу. Провозгласив, что жизнь есть не цель, а средство, что человек может достигнуть истинного счастья только за гробом, что жизнь есть время искусов и подвигов, — время приготовления к вечности, — христианство не могло не наложить своего отпечатка на политические идеи и идеалы древнего мира и не изменить их самым решительным образом.

Язычник смотрел на власть, как на привилегию, христиане первых веков видели в ней прежде всего тяжелый и ответственный долг. Христианство не могло поощрять властолюбивых притязаний народа или более влиятельного меньшинства. Дела правления христианство разсматривало, прежде всего, как служение Богу и ближним, и не одобряло ни подкупов, ни других происков для приобретения того или другого звания, того или другого сана. Дух христианства требует устроения государства по образцу Церкви. Он требует, чтобы государство содействовало прежде всего душевному спасению людей. С этой, именно, точки зрения христиане первых веков относились ко всем государственным вопросам.

„Царство Мое не от мира сего», сказал Спаситель. А так как христианство дорожило прежде всего Царством Христовым, то оно не могло не стремиться, чтобы и земные царства носили на себе печать освящения. Христианству не было надобности давать миру какой-либо новый политический идеал организации государств. Он был начертан уже в Ветхом Завете. Цари-Помазанники — вот те властелины, к которым тяготели христиане более, чем ко всяким иным правителям. Повелев воздавать Кесарево Кесарю, Иисус Христос тем самым произнес осуждение возстаний против Кесаря и каких бы то ни было посягательств на его права. Не забудем и другого евангельского текста: „Он же сказал им: цари господствуют над народами и владеющие ими благодетелями называются. А вы не так; но кто из вас больше, будьте меньше, и начальствующие, как служащие» (Евангелие от Луки ХХІІ, 25 — 26). В христианском мире не было религиозной опоры для аристократического и демократического режима. Из всех форм правления наследственная монархия, в которой власть переходит волею Божественного Промысла от одного лица к другому в силу рождения, наиболее подходила к духу христианства. Вот почему народы, воспитавшиеся в истинно христианском духе, не могли и не могут освоиться с каким либо режимом, кроме единовластия. Вот почему и все православные народы, не знающие ни римско-католических, ни протестантских религиозных новшеств, не знающие ни властолюбивого папства, ни безграничной свободы толкования Священного Писания, не могли освоиться с представительными учреждениями. Православным народам свойственно повиноваться Помазанникам Божиим, но совершенно несвойственно повиноваться тем или другим олигархам или демосу.

← В начало         Продолжение →

(69)

"The Blessed Far East" Orthodox Fellowship

Перейти к верхней панели