Почему Россия может существовать только под властью монархов? → 1 2 3 4 5
Монархические убеждения русского народа →
В день священного коронования →
О некоторых ложных взглядах на русский государственный строй →
(Продолжение)
Чтобы убедиться, как тесно связано Православие с Самодержавием, достаточно указать на политическое учение Отцов Церкви. Вот их слова, приводимые в § 117-м 1-го тома „Православно-догматическаого богословия» знаменитого русского ученого, Макария (Булгакова), митрополита Московского:
Св. Иринея: „Как в начале солгал (диавол), так солгал и впоследствии, говоря: мне предана есть (власть над всеми царствами вселенные), и, ему же аще хощу, дам ю (Лук. 4, 6). Не он определил царства мира сего, а Бог. От Бога установлены земные царства для блага народов (а не от диавола, который никогда не бывает спокоен сам, не хочет оставить в покое и народы), чтобы, боясь царствия человеческого, люди не истребляли друг друга по подобию рыб, но, подчиняясь законам, отлагали многообразное нечестие языческое… По чьему повелению рождаются люди, по повелению Того же поставляются и цари, приспособленные (арti) к тем, над кем они царствуют. Ибо некоторые из них даются для исправления и пользы подданных, и сохранения правды; некоторые же для страха и наказания; еще некоторые для уничижения народов, или для возвышения, смотря по тому, чего бывают достойны эти народы по праведному суду Божию, одинаково простирающемуся на все».
Св. Григория Богослова: „Цари! познайте, сколь важно вверенное вам и сколь великое в разсуждении вас совершается таинство. Целый мир под вашею рукою, сдерживаемый небольшим венцем и короткою мантиею. Горнее принадлежит единому Богу, а дольнее и вам; будьте (скажу смелое слово) богами для своих подданных. Сказано (и мы веруем), что сердце царево в руце Божией » (Прит. 21, 1).
Св. Иоанна Златоустого: „Почему Апостол увещевал за царей (1 Тим. 2, 1)? Тогда цари были еще язычники, и потом прошло много времени, пока язычники преемствовали друг другу на престоле… Чтобы душа христианина, услышав это, не смутилась и не отвергла увещания, будто должно возносить молитвы за язычника во время священнодействий, — смотри, что говорит Апостол, и как указывает на пользу, дабы, хотя таким образом, приняли его увещание: да тихое, говорит, и безмолвное житие поживаем в нынешнем веце. Т. е., здравие их (царей) рождает наше спокойствие… Ибо Бог установил власти для блага общего. И не было ли бы несправедливым, если-бы они носили оружие и ратоборствовали, чтобы мы жили в спокойствии, а мы даже не возносили бы молитв за тех, которые подвергаются опасностям и ратоборствуют? Итак, дело это (молитва за царей) не есть угодничество, но совершается по закону справедливости».
А вот слова митрополита Макария:
„Бог промышляет о царствах и народах».
„Св. Писание излагает эту истину весьма раздельно, когда говорит:
- Что Бог есть верховный царь по всей земли (Пс. 46, 3, 8, 94, 2), что Он воцарися над языки, т. е. над народами (Пс. 46, 9), обладает языки (— 21, 29), призирает на языки(65, 7), наставляет языки (66, 5).
- Что Он — а) Сам поставляет царей над народами: владеет Вышний царством человеческим, и ему же восхощет даст е (Дан. 4, 22, 29; снес. Сир. 10. 4); той поставляет цари и представляет (Дан. 2, 21), и каждому языку устроил вождя(Сир. 17, 14; снес. Прем. 6. 1 — 3); б) поставляет, как видимых наместников своих в каждом царстве; Аз рех: бози ести, говорит Он им, и сынове Вышняго вси (Пс. 81, 1 — 6; снес. Исх. 22, 28); в) и с этою целию дарует им от Себя державу и силу (Прем. 6, 4), елеем святым Своим помазует их (Пс. 88, 21; снес. 1 Цар. 12, 3 — 6; 16, 3; 19, 16; 24, 7; Исаии 41, 1), так что от того дне носится над ними Дух Господень (1 Цар. 16, 11 — 13); г) Сам же, наконец, и управляет чрез царей земными царствами: Мною царствуют, говорит Он, царие, сильнии пишут правду (Прит. 8, 15). Якоже устремление воды, присовокупляет Пророк, тако сердце царево в руце Божией: амо же аще восхощет обратити, тамо уклонит е (Прит. 21, 1).
- Что Он — а) поставляет, чрез Помазанников Своих, и все прочие нисшие власти: всяка душа властем предержащим [30] да повинуется, несть бо власть аще не от Бога: сущыя же власти от Бога учинены суть(Рим, 13, 1); повинитеся убо всякому человечу начальству Господа ради; аще царю, яко преобладающу: аще ли же князем, яко от него посланным(1 Петр. 2, 13, 14), б) и поставляет, как слуг Своих, для устроения счастия человеческих обществ: князи бо не суть боязнь добрым делом, но злым. Хощеши ли не боятися власти, благое твори, и имети будеши похвалу от него: Божий бо слуга есть тебе во благое. Аще ли злое твориши, бойся; не бо без ума мечь носит: Божий бо слуга есть отмститель во гнев злое творящему. Тем же потреба повиноватися не токмо за гнев, но и за совесть. Сего бо ради и дани даете: служители бо Божии суть во истое сие пребывающе (Рим. 13, 3 — 6).
Смело можно сказать, что в России нет и не было ни одного сколько нибудь выдающегося проповедника, ни одного сколько нибудь выдающегося духовного писателя, который не разъяснял бы религиозно — политического значения русского Самодержавия, как христианской монархии. И в новейшие времена русские архипастыри гораздо раньше представителей русского правоведения занялись разработкою теории царской власти. Чтобы убедиться в сказанном, достаточно указать на Тихона Задонского, на митрополитов московских Платона и Филарета и на высокопреосвященного Амвросия, архиепископа Харьковского.
В Письмах Иннокентия, митрополита Московского и Коломенского (I, 480), мы находим, между прочим, следующие строки, относящиеся к 1851 году и написанные под влиянием революционных взрывов 1848 года, и следовавших за ними событий: „Кажется, теперь только слепой, или намеренно-смежающий очи может не видеть, что самый лучший образ правления есть Самодержавие. Но в то же время нельзя не убедиться, что Самодержавие может быть только там, где — Православие».
Единоличная власть может иметь высшую санкцию только в тех странах, которые сжились с восточным христианством, — с христианством времен апостолов и вселенских сборов, и не уклонились от него ни к римскому католицизму, ни к протестантизму. Вот одна из главных разгадок той общеизвестной истины, что в течение средних и новых веков неограниченные монархии прочно держались только в Восточной Европе, на Западе, если и возникали, то существовали сравнительно недолго и оказывались безсильными в борьбе с аристократическими и демократическими притязаниями. Византийское Самодержавие продержалось более тысячи ста лет, русское Самодержавие, если даже относить его начало лишь к эпохе возвышения Москвы и собирания русской земли, имеет в своем прошлом пять с половиною веков. Но, ведь, зародыши русского Самодержавия явились одновременно с основанием русского государства, ибо первые русские князья правили, как неограниченные монархи.
А неограниченные монархии германо-романского мира? Они все были недолговечны. Во Франции, например, господство абсолютизма ограничивалось, приблизительно, полутораста годами (от Ришелье до „великой» революции 1789 года), в Испании двумястами лет с небольшим (от Филиппа II до 1812 года) и т. д. Иначе и быть не могло. Римский католицизм с его властолюбивыми папами, почитавшими себя царями царей, наложил свой отпечаток на все проявления западно-европейской цивилизации и не мог создать почвы удобной для монархических начал. О протестантизме же, отвергнувшем всякую догматику и провозгласившем, что каждый имеет право толковать св. Писание по своему, уже и говорить нечего. В этом отношении, как и во многих других, западное христианство резко отличалось от восточного, никогда не забывавшего слов Спасителя: „Царство Мое не от міра сего» и не знавшего, поэтому, борьбы церковной власти со светскою, упорной и долгой борьбы, под воздействием которой определился весь ход западно-европейской истории.
Византийское и русское единовластие, с одной стороны, и различные виды германо-романского многовластия, — с другой, явились порождением различного понимания христианства, различного отношения церкви к государству, и обратно, на Западе и на Востоке. Только близорукое доктринерство и антинаучная точка зрения могут упускать из виду тесную связь, всегда и везде существующую и существовавшую между учреждениями тех или других народов и их религиозными верованиями. Как нельзя понять древне-египетского, древне-индийского и древне-персидского государственного устройства, не зная тех религиозных культов, под влиянием которых они сложились, также точно нельзя понять и резкого контраста между русским и западно-европейским строем, — не вникая в те религиозные устои, которые лежат в их основе и которыми была заранее предуказана их судьба. Отвергать тесную связь между Самодержавием и Православием, отмеченную покойным митрополитом Иннокентием, можно лишь с близорукой точки зрения Бокля, воображавшего, что религии не имеют большого значения в истории. Религии были и будут самыми мощными двигателями в жизни отдельных людей и целых народов. Самодержавие может быть только там, где Православие.
Тесная связь русского Самодержавия с Православием ярко обнаружилась, между прочим, во время заговора декабристов. Многие из декабристов, не утратившие веры, с ужасом думали о затеянном перевороте и, дав свое согласие на бунт и цареубийство, терзались, затем, лютыми угрызениями совести и от души желали неудачи себе и своим сообщникам. Приблизительно в августе 1825 года, при смотре войск у Белой Церкви, на одном из собраний членов Северного Общества и некоторых из Соединенных Славян, происходившем у Александра Бестужева и Сергея Муравьева, когда они заговорили о необходимости посягнуть на жизнь Императора Александра Iи истребить весь царствующий дом, Горбачевский сказал: „Но это противно Богу и религии». — „Неправда», возразил Сергей Муравьев, и стал им читать свои выписки из Библии, коими, ложно толкуя их, хотел доказать, что монархическое правление не угодно Небу. Муравьев понимал, а в решительную минуту убедился и на опыте, что русского православного солдата нельзя подбить на мятеж против царской власти, пока в его душе будет оставаться хоть тень веры.
За несколько дней до 14 декабря, Батенков, разсуждая на ту тему, что в России легко произвести государственный переворот („стоит разослать печатные указы от Сената»), тут же оговаривался: „Только в ней не может быть иного правления, кроме монархического; одни церковные ектении не допустят нас до республики».
Да, наши церковные моления составляют один из надежнейших столпов монархии в России. Они свидетельствуют, что Церковь всегда была и будет охранительницей, воспитывающей народ в духе преданности Царям и Их самодержавной власти.
История славян доказывает, что представительное правление им не сродно. В начале исторической жизни всех славянских народов мы видим деятельное участие населения в делах высшего правления. Вечевой быт балтийских славян, вечевые порядки в древней Польше и в древней России, чешский сейм во времена Пржемысловцев, древне-хорватские, древне-сербские и древне-болгарские соборы служат доказательством, что у всех славян были такие же зачатки участия народа в верховной власти, как и в государствах германской расы. Из этих зачатков не выработалось ничего подобнаго английскому парламенту. Там, где единоличная власть достигала силы и устойчивости, славяне достигали великих успехов; там, где она падала, падали не только могущество, но и независимость государства. Особенно поучителен пример Польши и России. Когда в Польше королевская власть стояла достаточно высоко, Польша имела возможность вести с Россией спор о преобладающем влиянии в Восточной Европе. Когда же королевская власть в Польше пала, пала и Польша. Польский сейм в конце концов выродился в нелепейшую из олигархий и имел своим последствием порабощение и обнищание польского народа, возрожденного к лучшей жизни уже впоследствии, после присоединения Польши к России, Самодержавными Монархами последней. — А Россия? Декабристы напирали на то, что удельно-вечевые порядки держались в России несколько веков, но к чему они привели в конце концов? Они исчезли безследно, уступив место единодержавию.
Раздробление России на маленькие государства повело к татарскому игу, а возвышение московских князей — к освобождению России от татарского ига.
Декабристы ошибались, преувеличивая значение древне-русских веч. Руководящее значение в древней России принадлежало не вечам, а князьям. Веча не представляли ничего организованного и были, по большей части, порождением смут и междоусобий. Исключением из общего правила были, разве, только Новгород и Псков, — но и там даровитые и энергичные князья управляли почти самодержавно. Древне-русские княжества были не республиками, как думали декабристы, а полуизбирательными — полунаследственными монархиями, „народоправства» которых опирались не на закон, а на обычай или, вернее сказать, на безпорядочное состояние тогдашнего государственного строя. Удельная Русь, как и позднейшая Русь, имела и монархические инстинкты, и династические привязанности. Она распадалась на княжества. Каждое княжество имело своих любимых князей и переносило свою любовь на их потомков, а все княжества, вместе взятые, крепко держались Рюрикова рода и не изменяли ему. Древняя Русь управлялась не вечами, а князьями — Рюриковичами.
Какое славянское государство занимает ныне первенствующее положение среди всех славянских государств? — Россия, управляемая Монархами — автократами. Какие славянские государства наилучше управляются?
Колоссальная Россия и маленькая Черногория, не знающие никаких юридических ограничений власти своих Государей. Весьма поучительно сравнение Черногории с Сербией и Болгарией. Ее князь, несмотря на свои ограниченные средства и стесненное положение, пользуется таким влиянием и придал своему народу столько политического веса, что Сербия и Болгария могут только завидовать миниатюрной Черной Горе.
Но может быть конституционные славянские государства могут надеяться, что парламентаризм имеет все данные на лучшее будущее?
Достаточно прочесть воспоминания французского туриста Кейе о народном представительстве в Болгарии, чтобы совершенно разочароваться в нем.
„Город (Кюстендиль), столь оживленный вчера, кажется сегодня вымершим, с его запертыми на засов лавками и опустелыми улицами. Бродя безцельно, во время утренней прогулки, я подошел к большому двору, на котором жалась волнующая толпа, манера держаться которой составляла для меня загадку: это не свадьба, потому что этот рослый брюнет печален; это и не похороны, потому что этот маленький блондин весел. Может быть, это окончание ночного бала? Но, где же женщины? Может быть, начало рынка? Но, вовсе не видно жидов. — Это, скорее митинг, потому что, вот священники; но, в честь какого-же святого они здесь? Да, в честь святой баллотировки! Только, ведь, отшельник способен был позабыть о том, что солнцу 8-го июня предстояло осветить празднество выборов в законодательное собрание. Разве сам министр не погнушался, на прошлой неделе, пожаловать для личного просвещения жителей Кюстендиля! Но, удастся-ли, однако, собрать урожай от доброго семени, посеянного столь официальною рукою?
„Из целых потоков речей, которые набегали одна на другую, можно было, наконец, понять, в чем дело. Сначала молодой человек с рыжею бородою, провозгласив хорошо звучавшим голосом воззвание: „Господари!» — изливался в речи, произносимой с тою подвижностью в языке и в телодвижениях, которые присущи славянским племенам. Затем приступили к выбору членов бюро, и два священника, и несколько крестьян или горожан, предложенные присутствующим, были провозглашены толпою или, правильнее, она пробурчала их имена. Было-бы забавно срисовать этих добрых увальней, которые последовательно появлялись над жестяными ящиками, где вскоре потихоньку станет вариться избирательный бульон. Каждый-же из этих ящиков был так велик, что мог вместить в себе целого кандидата.
„Когда бюро составилось, стали раздавать маленькие лоскутки белой бумаги и карандаши. Самодержавный народ разбился на различные группы, и зрелище сделалось интересно.
„Безграмотных крестьян было большинство; они весьма охотно протягиваются к карандашам, предлагаемым в таком изобилии, что не знаешь только, который из них взять. Здесь писцом — поселянин: он медленно и молча пишет имена, которые ему диктуют товарищи; — там гражданин города, корчащий из себя комическую фигуру превосходства и, прежде, чем написать, обсуждающий достоинства кандидатов. Нечего и говорить, как легко здесь мошенничать.
„Несколько поодаль, в кружке, разселись турки, которые закурили свои длинные чубуки и, по видимому, не торопятся приступить к делу; без сомнения, они уже сделали свой выбор. Цыгане с розою за ухом переходят от одного к другому с безпечностью больших детей, привыкших смотреть на вещи с веселой стороны. Евреев мало. Несколько старых овчин бродят с сконфуженным и недоверчивым видом и с билетиком в руке, не будучи в состоянии на что-либо решиться. Другие, еще более вдохновенные и полагающие, что гораздо благоразумнее вовсе не голосовать, незаметно ускользают заворота. Но полиция, которая бодрствует, принуждает их возвратиться к исполнению долга и .. войти опять во двор. И вот: свобода и жандарм!!!…
„Хотите ли знать, что думают в самой стране об энтузиазме сельского избирателя и нравственности выборов?
„Известно, что болгарский народ далек от того, чтобы сознавать значение голосования или чтобы придавать ему весьма много важности. Крестьянин считает себя счастливым, когда бывает в состоянии избавиться от этого права свободного гражданина, к тому же и весьма тягостного для него, так как приходится идти три-четыре часа для того только, чтобы бросить в урну кусочек бумаги, значение которой крестьянину не известно и знать которое он не имеет никакой охоты. Этим невежеством наших крестьян весьма дерзко пользуются кметы и школьные учителя; они входят в сделку с избирателями, пишут бюллетени и массами бросают их в урны»… (Лавеле „Балканский полуостров», пер. Васильева, II, 107—112).
А рrіоrі можно сказать, что такая же связь существует между психикой русского человека и нашим Самодержавием, над созданием и развитием которого трудились в течение веков не только русские монархи, но и все русские люди от мала до велика. Эта связь не формулирована наукой, но она составляет неопровержимый факт.
„При первом историческом появлении великорусского племени,—писал покойный Романович-Славатинский: уже можно было подметить его отличительные черты: энергию и предприимчивость, дар устроения и организации, способность, сплотившись в одну артель, всецело подчиниться ее большаку. Эти качества— удалая энергия, дух устроения, артели и подчинения помогли великорусскому племени совершить его великую историческую миссию—создать из раздробленной русской земли одно государство, претворив ее разсеянные племена в одну нацию посредством самодержавной царской власти, которая была единственным средством для совершения такого дела».
Те особенности характера, которые Романович-Славатинский приписывал великороссам, присущи всему русскому народу. У малороссов, например, еще Гоголем были подмечены и удалая энергия, и дух устроения, и дух подчинения. Стоит вспомнить хотя-бы IV главу „Тараса Бульбы», в которой говорится, как умели повиноваться кошевому своевольные и буйные запорожцы.
На связь между психикой русских людей и русским Самодержавием указывали и многие иностранцы, в том числе Прудон и Карлайл. По поводу выходок Герцена против Императора Николая Павловича и русского царизма они высказали Герцену свой взгляд на русское Самодержавие, резко расходившийся с взглядом автора „Былого и Дум» и „Писем с того берега».
Прудон сделал следующий вопрос Герцену: „Верите-ли вы что Русское Самодержавие произведено одною грубой силой и династическими происками?… Смотрите, нет-ли у него сокровенных оснований, тайных корней в самом сердце русского народа?» Карлайл писал Герцену: „Ваша родина имеет талант, в котором она первенствует, и который дает ей мощь, далеко превышающую другие страны, талант необходимый всем нациям, всем существам, безпощадно требуемый от них всех под опасением наказаний, — талант повиновения, который в других местах вышел из моды, особенно теперь. И я нисколько не сомневаюсь, что отсутствие его будет, рано или поздно, вымещено до последней копейки, и принесет с собою страшное банкротство. Таково мое мрачное верование в эти революционные времена».
Талант повиновения очень сложный талант, он может принадлежать только великому народу. Этот талант слагается из сознания необходимости дисциплины, любви к родине, доходящей до полного самоотречения, умения бороться с эгоизмом и побеждать его, из отвращения к красивым фразам и позам и из способности возвышаться в нужных случаях до героизма, исполненного искренности и простоты и чуждого всякой аффектации. Талант повиновения превращает целую нацию в твердо сплоченный стан, одушевленную одною мыслью, одним заветным стремлением. Монарх, управляющий народом, которому свойствен талант повиновения, несокрушим в борьбе с врагами и может творить чудеса на поприще гражданственности и культурных успехов.
То, что Карлайл называл талантом повиновения русского народа, было подмечено чужеземными писателями еще во времена Василия III и Иоанна Грозного.
Герберштейн писал:
„Скажет царь и сделано; жизнь, достояние людей светских и духовных, вельмож и граждан, совершенно зависят от его воли, Русские уверены, что великий князь исполнитель небесной воли. Так угодно Богу и государю; ведает Бог и государь, говорят они»…
Иезуит Антоний Поссевин так характеризовал отношения русского народа к Иоанну Грозному: „Москвичи наследовали от предков высокое понятие о государе и утверждаются в нем воспитанием. Когда их спрашиваешь о чем нибудь, они обыкновенно отвечают: один Бог и великий государь знают то; царь все знает, он может разрешить какое бы то ни было затруднение или сомнение; нет на земле веры, которой бы догматов и обрядов он не знал; все что мы имеем и чем живем, все это от милости государя».
Умный Герберштейн недоумевал, чем следовало объяснять преданность людей Московского государства государю. Он не терялся бы в догадках, если бы был знаком поближе с душевным складом чуждого ему русского народа.
Неограниченная монархия наиболее подходит к характеру русского народа. Из всех форм правления она одна может ужиться с ним.
„Отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость», говорит Пушкин в статье о Лемонте, а при этой отличительной черте немыслим ни аристократический, ни демократический режим. Народ, одаренный веселым лукавством ума, прекрасно подмечает всякую фальшь, всякую аффектацию и всякие излишества в личных претензиях, в раздутых самолюбиях и в желании играть роль. Республиканские правители и коноводы „его величества большинства голосов» не могут устоять против смеха и острот, которые влияют иногда действительнее всяких переворотов. Вот почему в России никогда не может утвердиться ни родовитая, ни бюрократическая олигархия. Никогда не утвердится в России и буржуазная плутократия. Насмешливый народ совершенно непригодный материал для экспериментов с многоголовыми законодательными собраниями и с семибоярщиной в той или другой форме. Насмешливый народ может безропотно и охотно подчиняться только колоссальной власти, сосредоточенной в руках одного человека и окруженной ореолом такого мистического величия, которое ставит полномочия неограниченного монарха превыше всяких споров. Насмешливый русский народ чтит власть только тогда, когда она принадлежит Помазаннику Божиему и от Него исходит. А что русский народ действительно насмешлив, об этом свидетельствует, между прочим, его пословицы, обнаруживающие такое веселое лукавство ума, с которым нельзя не считаться. Это веселое лукавство ума исчезало только тогда, когда русский народ становился лицом к лицу с своим Государем и должен был исполнять Его веления. Только в этом случае и обнаруживал русский народ талант повиновения.
Говоря о нашей форме правления, не следует забывать, что Россия не только европейская, но и азиатская держава. Ей нельзя, поэтому, иметь режим, который был бы чужд и непонятен не только громадному большинству русского народа, но и тем азиатским племенам, которые живут в пределах Империи. Конституционный гарантии были бы понятны финляндским свекоманам, балтам и „непримиримой» части польского общества. Но как отразились бы они в уме текинцев? Азиаты привыкли видеть в русском Монархе Белого Царя, держащего в своих руках все милости и все грозы могущественного Самодержавия.
В брошюре князя Э. Ухтомского „К событиям в Китае» находим ряд ценных замечаний о русском Самодержавии с только что указанной точки зрения. Приводим некоторые из них.
„Из этой то святыни убеждения, (автор говорит о русском воззрении на божественное происхождение царской власти), зародилась незыблемая вера правивших нами и самих управляемых в то, что Русь есть источник и очаг непреоборимой мощи, которая лишь усугубляется от натиска врагов. Восток верит не меньше нас и совершенно подобно нам, верит в сверхъестественные свойства русского народного духа, но ценит и понимает их исключительно, поскольку мы дорожим из завещанного нам родною стариной Самодержавием. Без него Азия не способна искренно полюбить Россию и безболезненно отождествиться с нею. Без него в Европе, шутя, удалось бы расчленить и осилить нас, как это ей удалось относительно испытывающих горькую участь западных славян».
„Мы естественно придем к сознательному непреклонному убеждению, что Тот, на Чьем челе магическими лучами сияют слитые воедино венцы Великих Князей Югорского, Пермского и Болгарского на Волге, Царей Казанского, Астраханского и Сибирского, — Чьи предки еще в Белокаменной издавна величались „всея северныя страны повелителями и иных многих великих государств государями и обладателями», является единственным настоящим вершителем судеб Востока. Крылья Русского Орла слишком широко прикрыли его, чтобы оставлять в том малейшее сомнение. В органической связи с этими благодатными краями—залог нашего будущего».
Посягать на русское Самодержавие значит подрывать уважение азиатских народов к России и к ее Монархам.
„Восток вообще проникнут и живет поражающими и смущающими западный ум предчувствиями, так сказать, „вещими» идеями. Я помню, например, разсказ нашего маститого поэта А. Н. Майкова о том, как он допрашивал европейски образованного киргизского султана Валиханова, что у него за философия истории. Сын Турана лишь на минуту задумался и с одушевлением изрек: „Всемогущий Бог даровал мировое владычество моему предку Чингиз-хану: за грехи оно отнято у его потомства и передано Белому Царю. Вот вам моя философия истории!»
„В состав иероглифа „Hwang-ti» (Хуанг-ти, верховный государь), т. е. в исконный титул богдыханов входит понятие „белый князь, Цаган-хан, Белый Царь!».
Разгадка, почему Россия должна ненарушимо сохранять Самодержавие, помимо всего прочего для Азии, которою мы должны дорожить, очень проста: Восток охотно покоряется только силе. Он преклонялся и преклоняется только перед силою. Вот почему он всегда чтил завоевателей, могущественных и неограниченных монархов. (Напомним меткие слова Грановского об Александре Македонском „Восток не забыл о нем до сих пор. Почти на всех языках Азии сохранились сказания об Александре. О нем поют древние песни арабов и разсказывают предания европейского народа. Персы внесли его в число героев своего народного эпоса. Персидский поэт говорит, что Искандер был родом перс и только случайно родился на европейской почве. Восток не хочет уступить нам своего завоевателя. Странствуя по пустыням средней Азии, европейский путешественник безпрестанно слышит странные намеки на Искандера. В Туркестане его считают строителем великих городов и зданий, которых развалины свидетельствуют о прежнем богатстве края. Даже в унылой песне кочевого монгола слышится иногда отголосок зашедших в эти степи разсказов о великом Искандере»).Конституционного английского короля уж, конечно, никогда не будут так высоко ставить, на Востоке, как Белого Царя.
Одно из главных преимуществ Самодержавия в том именно, и заключается, что оно, будучи самою естественною формою правления, одинаково доступно пониманию как европейских, так и азиатских и африканских народов, как христианского, так и мусульманского или языческого мира. Для России, как для державы, имеющей мировое значение и занимающей обширные территории в двух частях света, эта особенность неограниченной монархии представляет неисчислимые удобства.
(38)