Андрей Рогозянский
Провинциальная Россия делится на полуцивилизацию и настоящую глухомань. Меня больше интересовала последняя. Ещё в 1990-х… я для более сосредоточенной работы стал отлучаться из города. Появилась возможность наблюдать жизнь нескольких отдалённых приходов и принимать в ней участие. Этот период оказался одним из самых плодотворных и ценных, за что я благодарю Господа…
Под полуцивилизацией я понимаю городки и сёла, которые стоят в стороне от «мейнстримных» путей, ограничены в своих возможностях, страдают от безденежья и недостатка рабочих мест, но вместе с тем тяготеют к крупным центрам и держатся в целом современного образа, стремясь разделить общий оптимизм последних лет. Приходская жизнь здесь в целом приближается к образу церковности больших городов. Деятельным батюшкам иногда удаются прекрасно организованные проекты и начинания.
Дальняя глубинка – это особый мир, который живёт по своим законам и во многом движется вспять по отношению к общему течению… Начатое с «перестройки», падение до сих пор остаётся не отыгранным и, судя по всему, вряд ли будет отыгрываться на значительных территориях России, отнесённых к бесперспективным… Если основное направление развития страны определяется термином «постиндустриализм», для глухой провинции уместно говорить о постцивилизации. Как знать, не станет ли это на перспективу нашим общим будущим…
Однако же, как показывает практика, за некоторой чертой распада открывается новое равновесие: отток населения прекращается, на местности закрепляются те, кто приспособлен к автономному существованию и лишён амбиций в современном значении. Связь с природой, её сезонными циклами, аскетичность уклада, отсутствие того, что сейчас называется общественной жизнью – характерные признаки этой России. Алкоголизация, безусловно, даёт о себе знать, но её уровень не выше и не ниже, чем в целом по провинции, социальные же последствия, выраженные в различного рода криминале, меньше, чем для более крупных и крепких сельских округов…
Православные храмы действуют и в таких необычных условиях. К сожалению, всё большее число их остаётся без священника, переходит в число приписных, навещается раз от разу, по отдельным дням и престольным праздникам, лишено состава певчих, свечницы, истопника, сторожа и других постоянных помощников.
В наиболее сложной ситуации находятся новооткрытые храмы в глубинке. Местность, где богослужебная жизнь не прерывалось, резко выделяется на фоне других. Священник здесь – не чужак, а вполне органичная фигура, «сходить помолиться» – употребительное выражение для обитателей округи. Восстановленные же после разрухи приходы сталкиваются с проблемой внецерковной веры: в домах у большинства имеются иконы, молитвословы, люди могут соблюдать посты, отмечать церковные праздники, сохранять память о церковных обычаях, почитать святых, посещать могилы родственников, тем не менее, представления о необходимости богослужения как общего действия у них подорваны.
Таков тяжкий след атеистических десятилетий, в которые действующий храм находился зачастую за пятьдесят, семьдесят, сто километров, а тяжёлый труд и почти крепостные порядки в колхозах не позволяли предпринимать богомолья. Религиозному народному чувству ничего не оставалось, как затвориться в доме, поневоле довольствуясь простейшими доступными формами, такими как частное чтение молитв, Псалтири, Евангелия, совершение молитв по усопшим…
Продолжительное время русский народ тосковал по храму и остро переживал отлучение от богослужения; впоследствии боль притупилась. Если не считать освящения воды, крестин и отпеваний, люди в таких местах плохо понимают, для чего нужен поп и с какой целью посещать церковь. Велико число никогда в жизни не приступавших к исповеди и Причастию, ещё более редки соборования и венчания. Священника не зовут к умирающим и болеющим, заказы на панихиды иногда передаются со знакомыми в город в виде записок. К происходящему вокруг храма соседи остаются безразличны, рассматривая его как личное дело «попа». На содержание церкви почти не жертвуют.
В таких непростых условиях служат десятки, может быть, даже сотни священников Русской Церкви, многие из которых проявляют себя, не побоюсь этого слова, подвижнически – сроднились со своими храмами, ведут самый простой и скромный образ жизни, вынуждены для пропитания заниматься земледелием, водить скотину, самостоятельно либо вдвоём с матушкой выполнять все работы по храму вплоть до выпекания просфор, разжигания кадила, пения и т.п…
Сельский батюшка на возрождённом приходе ощущает дистанцию, оторванность от окружающих. Часто он пришлый и общается с местными по каким-нибудь разовым поводам. К характеру и образу жизни священника, в свою очередь, чрезвычайно требовательны, мельчайшие упущения рождают обиды и ропот.
Предыстория иногда выглядит так: восстановление храма в селе вызывало поддержку и интерес, многие первоначально предлагали помощь и трудились бескорыстно, но с окончанием строительно-ремонтных работ и началом регулярных служб батюшке с огромным усилием удаётся привлечь кого-нибудь в помощь на клирос, за свечной ящик, на уборку помещения. Причетниками становятся, по большинству, также пришлые – кто-нибудь из знакомых и родственников…
Постоянный состав прихожан невелик для сельского поселения с полутора тысячами жителей: всего 30-40 человек. Привычно, когда женщина, выходя на пенсию, начинает регулярно посещать храм. Церковность здесь – вполне легитимные занятие и образ жизни для людей пенсионного возраста…
Главная особенность таких приходов – самоорганизация. Известно, например, что восприятие человеком городской среды остаётся во многом отстранённым, формальным. Как устроены и от чего зависят большинство урбанистических связей, остаётся вне поля зрения. Коммуникации, отопление, дороги, транспорт, решение большинства хозяйственных вопросов находятся в ведении специальных организаций, и мерой взаимодействия с ними служит денежный расчёт. Это же отношение распространяется и на организацию приходской жизни – богослужение, содержание храма, внебогослужебные дела и т. д. Городской прихожанин в большинстве случаев ощущает себя пользователем того, что подготавливает для него и других специально действующие клир, причт и работники храма. Мера ответственности за жизнь прихода невелика. Участие, в основном, выражается в денежных пожертвованиях.
Жизнь на селе устраивается иным образом. Инфраструктура, жизнеобеспечение здесь создаются общими усилиями местных властей и жителей. Домохозяйства по большей части автономны. Отопление, водоснабжение, другие удобства и коммуникации каждый обустраивает и содержит сам. За счёт домохозяйств и силами жителей мостятся дороги, проулки, строятся мостки и переходы. Храм и организация приходской жизни мыслятся в той же логике. Поддержание его в работоспособном состоянии, обеспечение богослужебных нужд – общее дело… Надеюсь, что читатель вспомнит первую часть статьи жизни и описание трудностей, характерных для вновь восстановленных сельских приходов.
Отопление храма печное, и его осуществляют сами прихожане. Это же касается доставки воды и уборки. Накануне Рождества Христова и Пасхи в храм отряжается подкрепление для генеральной уборки. Облачения для алтаря, аналоев также меняется по уставу. Если священник одинокий, одна из прихожанок берётся стирать. Рясы, подрясник принято стирать отдельно, с благоговейными предосторожностями. Помощь оказывается в содержании сторожки и дома священника. Своими силами выпекаются просфоры…
Наиболее замечательна в данных условиях организация клироса («крылоса»). Регент отсутствует, одна из певчих при помощи священника готовит службу. Пение унисонное и без различения гласов, за исключением известных песнопений. Стихиры, каноны чаще всего поются на четвертый глас с характерными местными интонированием и ритмикой. Прихожане вторят хору…
Доступным образом каждый вносит свою лепту в убранство храма. На праздники бывает много живых цветов, иконы оправляют в шитые рушники. Отношение к иконам, украшению храма, к местам захоронений, к молитве проникнуто большой теплотой.
Всё это – простонародное…
Самоорганизацией снимается и облегчается большая часть требований, которые в других условиях обычно предъявляются к священнослужителям. Православный народ любит хороших батюшек (слово «поп» в этих местах почти не звучит), уважает тех, кто старается и выполняет свое служение по совести, с тщанием. Но благочестие настоятеля не имеет критического значения. Священник необходим как наделённый исключительным правом совершать священнодействия. Необязательно искать в нем пример, считать человеком, стоящим на особом уровне духовного развития. Человеческие слабости, иногда весьма значительные, с терпением покрываются.
Неправильно будет давать идеализированную картину провинциальной приходской жизни. Если и было когда-либо традиционное общество на Руси, то теперь его нет. Не осталось почти и того образа русской глубинки, который привлекал писателей-деревенщиков, режиссёров фильмов про голубей, исследовался составами многочисленных некогда фольклорных и этнографических экспедиций. В переменах последних лет догорают остатки христианского воспитания, строя мышления, принципов… Большинство населения российской глубинки, увы, сбиты с толку, грубы, эгоистичны, распущены, будучи воспитываемы не Церковью, а газетами сомнительного содержания и телевизором. Возможно, для провинции влияние низкопробной продукции еще фатальней, нежели в центрах…
Мужчины на приходах – явление редкое. Брутальность совсем подавляет и вытесняет у нас мягкий и добрый тип мужского характера. Если в городах самореализация порой прорастает различного рода лукавством, здесь таковая реализуется чаще всего через грубость… На храм не перекрестятся, входят, не снимая шапки, курят в притворе…
Настоящим бедствием сельских церквей стало воровство. Один известный мне храм на отшибе за десять-двенадцать лет ограбили не менее пяти раз. Дело доходит до того, что настоятели выставляют в окна таблички с увещанием к грабителям не тратить время, ибо из ценного имущества и икон внутри давно ничего не осталось.
Очевидно, в сравнении с другими общественными группами, мужской слой в провинции на сегодня является в наибольшей степени упущенным для Русской Православной Церкви… Хотя еще совсем недавно, до 1970-1980-х годов тип церковного мужчины наличествовал. Мужчины прислуживали в алтарях, носили иконы на крестные ходы, исполняли обязанности звонарей, старост…
Так нужна ли России глубинка, а нашей Церкви – сельские приходы в отдаленных местах? Нужны. Даже если согласиться с тем мнением, согласно которому цивилизация на своих путях навсегда отвернулась от деревень в сторону городов, страна не способна нормально существовать, будучи испещрена десятками черных дыр – брошенных, оставленных на произвол судьбы мест. Погибающая провинция является реактором неблагополучия, как Зона из «Сталкера». Отношение к ней – тот же маркер нравственного чувства, что и отношение к больным, старикам, инвалидам…
За последние годы приобрела популярность тематика общественного милосердия. Добровольцы отправляются в детские дома, интернаты для престарелых, к бездомным… Думается, глубинка, откуда многие родом и которая значительно ближе, нуждается в своей программе церковной поддержки. Восемь-десять часов поездом от Москвы – и вы попадаете в совсем другое измерение современности, где самое небольшое пожертвование становится радостью и всякая пара рук дорога.
Город уже на протяжении целого века питается от деревни, перетягивает к себе ее лучшие силы. Отток священства, монашества, причта в крупные города продолжается. А меж тем многие сельские общины еще живы. Многие алтари заждались молитвы и Жертвы, но остаются в скорбной тишине и бездействии. Упусти мы совсем немного времени – и годы демократии и рынка довершат черное дело, которого не успела сделать советская власть. Глубинка, отвыкнув от храма, утеряет церковность, и мы станем виновниками, пособниками в таком ее одичании.
Если бы Москва и Московская область, где служат до трех тысяч священников, смогли направлять одного из десяти в распоряжение отдалённых благочиний на месячный срок, это бы означало значительное изменение положения… «Десанты» в виде помощников, которые пока представлены немногочисленными движениями летнего активного отдыха… могли бы предприниматься в течение всего года и иметь своей целью обучение, по крайней мере, по сокращённой программе, местных регентов, певчих, псаломщиков, пономарей, служек.
Уверен, что любовь к глубинке, расширение интереса к ней, шло бы много на пользу православным горожанам и православной жизни крупных центров. Ибо нельзя жить, под собою не чуя страны. Нельзя не ценить полного разнообразия церковных явлений. Как говорит апостол Павел: «Я должен и мудрецам, и невеждам» (см. Рим. 1. 14). Вера народа, вера простецов всегда была одной из несущих опор Русской Церкви. С помощью Божией она может и должна быть сохранена.
(опубликовано с сокращениями)
(89)